Холодно. Так холодно, что кажется, будто смерзается сердце, и даже сама душа. Он пытается шагать, но с каждым движением вязнет в ледяном воздухе. Или это потому что ему страшно идти вперёд? А что такое страх? То, о чём Блэйд давным-давно позабыл. Он не хотел бы потерять товарищей из Охотников за Стелларонами и снова блуждать в одиночестве, без цели и пути, даже не понимая, для чего ему продолжать куда-то двигаться и что-то делать. Смешно сказать но, если бы не Цзинлю с её навязчивыми идеями о мести и расплате, он давно мог бы сгинуть. Даже несмотря на бессмертное тело, есть много способов исчезнуть в этой Вселенной. Остаться где-то навсегда и больше не найти выхода, пока его жалкую оболочку не заметёт пурга... такая же, как здесь.
Он не хочет их лишиться, но это не страх. Это ощущается как пустота в груди, чёрным пятном, будто космический вакуум, расползается и пожирает всё, что ему хоть немного дорого, всё, что Блэйд ещё может назвать собой.
А сейчас... сейчас его сковывает, опутывает ноги, дурманит мысли настоящий страх. Самое мучительное - обрести надежду, чтобы снова потерять её.
Когда Элио отправил его сюда, Блэйд ничего не хотел и ни на что не рассчитывал, он просто, как и обычно, выполнял что велено. Старался не навязываться Стелле и дракону, не мешать местным и не соваться со своим мнением. Ему глубоко безразличны и Преследующие Пламя, и судьба Амфореуса - он не спаситель, не хранитель, не защитник, не адепт пути Освоения. Охотники за Стелларонами видели сотни ещё разрушающихся под влиянием опухоли миров или уже погибших планет, давно и далеко за гранью любой помощи, и его таким не впечатлить.
Но Дань Хэн... Блэйд сломал меч - ради него. Был готов на всё, чтобы трижды проклятый Пожиратель Луны не лишился драгоценного хвоста. Он бы жертвовал собой снова и снова. Дань Хэн - ради товарищей, ради Звёздного Экспресса, всех тех, кто протянул ему руку поддержки, приютил и показал новое направление в жизни. А Блэйд - ради Дань Хэна.
Он убеждал себя, что это лишь потому что дракон должен погибнуть лишь от его клинка. Всё, что между ними было или ещё могло случиться, осталось в прошлом, сейчас им остались лишь печаль о разбитом и сломанном, горечь и смерть.
Значит, ни о чём не сожалеешь... Дань Фэн. Я понял тебя. И я... я правда когда-то так сильно хотел жить? Неужели этот человек со звонким голосом и ярким блеском в глазах и правда был мной? Неужели я... сам, добровольно на всё согласился?
А как ему самому надлежит поступать, чтобы ни о чём не жалеть и не раскаиваться бесконечно, никак не понимая, где же тот способ, которым они могут вернуть долг?
Если он убьёт Дань Хэна... он не способен.
Блэйд давно уже это осознал. Это не в его силах, даже несмотря на Мару и на то, чему его научила Цзинлю. Если бы мог - он бы уничтожил Дань Хэна ещё тем мальчишкой, у которого не пробудились способности Пожирателя Луны, не стоял ещё рядом Звёздный Экспресс, и даже навыки владения копьём, пусть и хорошие, уступали прежнему воплощению в разы. Блэйд мог уничтожить всё на своём пути, подбираясь к добыче, но ни разу даже не ранил его. Всё заканчивалось только его собственной очередной гибелью - раз за разом.
И постепенно Блэйд догадался - он позволяет это Дань Хэну. При всяком их столкновении убегать, оставаясь целым и невредимым. Их бой на Лофу... он вонзил в дракона меч без больших трудностей, зная, что от этого тот не пострадает по-настоящему. Он бы вполне легко прикончил Дань Хэна давным-давно, если бы действительно этого желал.
И всё же ему мучительно больно, невозможно больше выносить подобное. В его голове не прекращало звучать требование о том, что трое должны заплатить цену. Вне зависимости от его собственного желания и согласия, вне зависимости от тоски и отчаяния, от дрожи в руках, пусть почти незаметной со стороны, но отклоняющей каждый верный удар его тёмного клинка в сердце Дань Хэна.
Он так больше не может. Но у него нет выбора, бессмертное переплетение крови, мяса и костей, которое Блэйд до сих пор таскал повсюду без упокоения в могиле, оставалось неумолимым в безупречности его регенерации.
- Дань Хэн... - смёрзшиеся губы с трудом открылись в почти жалобном зове. - Дань Хэн. Ответь мне. Прошу тебя.
Звучал он ещё более хрипло, чем обычно. Будто низкая температура прохватила его насквозь и кривыми когтями сжала лёгкие, вцепилась в горло, придала языку тонну дополнительного веса. Как будто он превращается в ледяную фигуру, будто скульптура в полный рост. И, поскольку весны здесь нет - он застынет в подобном состояние навечно.

Огонь, огонь, огонь, только огонь по-настоящему вечен. Огонь - лучший путеводный маяк, он всегда приведёт к цели, даже если разглядеть её невозможно. Гримм любил огонь - той болезненной привязанностью, когда существования без него не мыслишь. Вместо брата, друга, любовницы - лишь пляшущее в жаровнях пламя Ритуала, пламя призыва, его проклятие и благословение. Он ненавидел пламя. Он его боготворил.

Покоряться чужой воле и являться на любой зов... или же находить в этом положительные стороны и с искренним любопытством ребёнка исследовать всё вокруг. Гримм понимал своё Мрачное дитя, такое любопытное, непоседливое, понимал, почему малыш ушёл вместе с Рыцарем, покинув труппу. Он никогда не принуждал оставаться с ним навсегда - каждый был волен уйти так же легко, как пришёл. Другое дело, что большинство без него, без труппы, без полыхающей сцены не мыслили больше продолжения собственного бытия, они переплелись с его миром плотью и кровью. Им было бы проще вырвать из груди собственные сердца, чем покинуть его.

Но Дитя оказался не таким. Его привязанность к родным оказалась ниже желания исследовать мир. Гримм надеялся, что его чадо, в отличие от него самого, навсегда останется свободным. Ему незачем рыскать по умирающим мирам в поисках призрачного пламени. Незачем жить лишь от одного появления на сцене до другого. Незачем застывать в их бессмертной неизменности, подобно мухе в янтаре. Гримм верил, что однажды оно сможет найти дорогу в лучшую реальность. В ту, что не будет рассыпаться от каждого неосторожного шага искателей приключений. Такую, где товарищи не будут гибнуть или обращаться в тени, где можно доверять тому, с кем познакомился по пути, не ожидая подвоха даже от самых крохотных существ.

Любил ли Даламар детей? О боги, нет. Любил ли Даламар учить детей? Как ни странно, да.

Он все еще помнил унизительные ограничения своего собственного детства, когда магию можно было изучать только при храме Эли и только в таких количествах, которые положены касте – и эти ограничения существовали в эльфийских лесах до сих пор. На человеческих и гномьих территориях процветала другая крайность – родители стремились пристроить в магическое ремесло рты, которые не могли прокормить, или отпрысков, которые не были ни на что способны, «а так хоть куда-то». И никогда не стояло вопроса о том, куда определить ребенка с зачатками способностей – в магическую школу или в подмастерья к кузнецу. Кузнец побеждал всегда. Итак, на двадцать бестолочей в классе находился один потенциальный чародей, всю жажду к знаниям в котором убивал мастер – потому что учительствовали в таких «начальных» школах недоумки, которым Даламар бы не доверил даже за Живцами прибирать.

Немало своего времени эльф проводил, самолично разыскивая и вырывая из родительских рук нужные ему чада, и еще немало – кошмаря ничтожные унылые заведения. В целом, он как можно в большем объеме стремился вернуть древнюю традицию, когда маг брал к себе ученика с юных лет и обучал его до Испытания. В конце концов, всё, что он знал, он знал от случайных учителей, которым навязывался сам и не отставал. Да, поэтому он последние двадцать лет постоянно страдал от кровопотери и был вынужден не самым красивым ритуалом переливать себе чужую кровь, чтобы не превратиться в скелет; и поэтому Йенна с улыбкой, но без шуток говорила ему, что в душе он мертв как колода. Но зато и мага сильнее него на Кринне теперь не было.

Собственные ученики, как и положено, ненавидели его и восхищались. Собственные коллеги из черных мантий, которых он заставил последовать своему примеру и нарушить тем самым свой привольный порядок работы, просто его ненавидели. Его всё это устраивало.

Браться за обучение Палина Маджере до его Испытания никто из белых мантий желанием не пылал – суеверие насчет его дяди было сильно, и никому не улыбалось быть виноватым во взращивании еще одного Рейстлина. После того, как после Испытания он остался в тех же цветах, проявив благородство, стойкость и так далее по списку Солинари, желающие сразу появились, но здесь ко всем ним по очереди в темных коридорах Вайретской башни подошел Даламар и вкрадчиво сообщил почти слово в слово то, о чем твердил себе сам Палин: у мальчика должен быть свой путь. Это значило – только попробуйте к нему подойти, посмотрите, что будет.

Чемош с два он бы подпустил кого-нибудь из этих святош к наследнику шалафи. Да, три месяца назад он обещал Карамону, что не станет до поры интриговать за свою сторону, и до поры честно не интриговал. Но он знал, что, невзирая на прекраснодушие и мечты о семейном подряде с братьями-рыцарями, Палин амбициозен. У него живой любопытный ум. И он…  полез в гнездо к дракону.

Разумеется, Даламар приглядывал за юношей каждый день, поэтому он начертил над чашей с зеленоватой жидкостью крест и произнес его имя как раз вовремя к превращению полуэльфа обратно в ящера и бесславному зрелищу вылета мага из пещеры. Дракон по молодости был слишком беспечен с едой, поэтому и позволил жрецу с помощником уволочь бесчувственное тело буквально у себя из-под носа (теперь старик будет пенять юнцу, что тот навлек на них беду, а меж тем сам отнюдь не способствовал тому, чтобы умилостивить зверя). Откинувшись в кресле глядя, как незадачливого спасителя заносят в дом, Даламар рассмеялся от всей своей мертвой как колода души. А затем отправился заканчивать дела, которые не терпели отлагательств, потому что после он собирался навестить деревню Первоцветы.

Жрец успокаивал чья-то причитания на крыльце. В его взгляде Даламар прочел вопросы, которые возникали у каждого первого, и, чтобы сэкономить время, ответил на них сразу:

- Да, эльфы не должны носить черных мантий. Да, я ее ношу. Нет, я не пришел сюда со злом. Я просто заберу мальчика.

Освященная земля вокруг дома была не так сильна, как при храмах, и доставляла темному магу дискомфорт на уровне слабой мигрени. Морщась, он вошел в комнату, где Палин цеплялся за стол, чтобы устоять.

- Позови посох, - безжалостно подсказал эльф, не предпринимая ни малейшей попытки помочь. – Он всегда должен быть на расстояния вытянутой руки от тебя. И я советовал бы проверять его наличие первым делом, когда ты приходишь в себя после того, как тебя переносят незнакомые люди. Итак, Палин, скажи мне: ты собирался убить дракона? И какое именно заклинание ты планировал применить?

Право Уничтожения объявлено. Мередит наконец-то нашла повод расправиться с магами раз и навсегда, несмотря на то, что во взрыве церкви виновен отступник. И где-то в глубине души Гаррету жаль Эльтину, однако он быстро напоминает себе, что она самоустранилась от дел. Её бездействие привело город к этой страшной действительности. Влияние Церкви на людей огромно – и она не воспользовалась им, чтобы приструнить храмовников. Ведь не от сладкой жизни маги начали обращаться к магии крови, правда же? И не от желания создать второй Тевинтер. Им хотелось избавиться от угнетателей. Хоуку любопытно: если бы его семья не смогла добраться до Киркволла, если бы он не встретил своих спутников, если бы он не отправился в экспедицию на Глубинные тропы, где они нашли этот чертов красный лириум, зашла бы ситуация настолько далеко? Наверно, да, только не так стремительно. Но он не жалеет, вообще ни разу не жалеет – во-первых, у него самые лучшие друзья на свете, такие же поехавшие крышей, как и он сам. Только Авелин – лучик адекватности в компании, и Хоук благодарен ей за то, что она не позволяла ему совсем уж распоясаться. Во-вторых, нет смысла жалеть о произошедшем, теперь надо пытаться исправить допущенные ошибки и сохранить жизни ни в чём не повинных людей.

От него сейчас зависит жизнь Андерса, однако мужчина не может заставить себя убить его. Хоук вообще не знает, есть ли во всём этом правильное или неправильное решение – у каждого насчёт этого найдётся своё мнение. Андерс признал, что это его решение и не пытался свалить вину на Справедливость. Он действовал доступными ему способами, которых у мага-отступника не так уж много, раз уж разговоры и манифесты не помогали. Храмовники усмиряли магов потому что... просто так? Среди этих магов сколько было человек, которых умирили не за магию крови, а просто за то, что они существуют? Кроме того, Хоук считает, что не имеет права судить кого-то, когда у него у самого руки по локоть в крови, когда он сам натворил столько всего противоречивого. А самое главное... у Гаррета не поднимается рука убить любимого человека. Он так сильно любит Андерса, что пытается выдавить кривую улыбку, лишь бы только прилюдно не заплакать. Поэтому он просит Андерса помочь ему защитить магов. Они должны пройти этот путь до конца.

Себастьян в ярости. Он что-то говорит про доверие Эльтины к Хоуку, а когда речь заходит про возвращение в Старкхевен и месть, Гаррет лишь усмехается. Послушал бы Ваэль себя со стороны – и чем он сейчас лучше, чем Андерс? Из-за одного человека пытаться захватить, уничтожить город?

– Не вмешивайся, Себастьян, – и тот уходит. Хоук надеется, что их пути больше не пересекутся; правда, ему и так в жизни сильно не везёт, поэтому он ни на что особо не рассчитывает.

Прямой путь в Казематы закрыт – придётся добираться через порт. А это значит, по дороге им придётся сражаться с храмовниками и магами-одержимыми. Ну, ничего нового, через всё это они уже проходили не раз.

– Ну что ж, нам осталось убить всего-то еще несколько десятков-сотен человек, и мы свободны, – мужчина криво ухмыляется, глядя на своих спутников. Принятие им стороны магов оказалось испытанием для некоторых из его друзей. Авелин и Фенрис выдержали его с достоинством. Бедный Варрик, которому приходится смотреть на этот кошмар, происходящий в его родном городе. Когда всё закончится, они обязательно напьются до беспамятства. Изабела обещала идти с ними до конца и она держит своё слово; это не значит, что Хоук, да и все окружающие, перестанут ей напоминать про случай с аришоком и томом Кослуна – в шутку, конечно, никто её давно ни в чём не обвиняет и не сердится. Мерриль заметно нервничает: её так хочется оставить в безопасности, чтобы ей никто не навредил, но нет в городе сейчас безопасных мест, да и она не согласится. Андерс стоит рядом с Гарретом и улыбается, и в его глазах столько уверенности, что они победят – Гаррет сам потихоньку начинает в это верить. Ну а Мариан, Карвер и Бетани... он всегда знал, что родственники не бросят его в беде.

Они начинают двигаться в сторону порта, когда Хоук слышит, как его кто-то окликает. Всё-таки чертовски трудно быть знаменитой личностью.